Неточные совпадения
Шестнадцать часов дня надо было занять чем-нибудь, так как они
жили за
границей на совершенной свободе, вне того круга условий общественной жизни, который занимал время в Петербурге.
В сентябре Левин переехал в Москву для родов Кити. Он уже
жил без дела целый месяц в Москве, когда Сергей Иванович, имевший именье в Кашинской губернии и принимавший большое участие в вопросе предстоящих выборов, собрался ехать
на выборы. Он звал с собою и брата, у которого был шар по Селезневскому уезду. Кроме этого, у Левина было в Кашине крайне нужное для сестры его, жившей за
границей, дело по опеке и по получению денег выкупа.
Окончив курсы в гимназии и университете с медалями, Алексей Александрович с помощью дяди тотчас стал
на видную служебную дорогу и с той поры исключительно отдался служебному честолюбию. Ни в гимназии, ни в университете, ни после
на службе Алексей Александрович не завязал ни с кем дружеских отношений. Брат был самый близкий ему по душе человек, но он служил по министерству иностранных дел,
жил всегда за
границей, где он и умер скоро после женитьбы Алексея Александровича.
— Вот и я, — сказал князь. — Я
жил за
границей, читал газеты и, признаюсь, еще до Болгарских ужасов никак не понимал, почему все Русские так вдруг полюбили братьев Славян, а я никакой к ним любви не чувствую? Я очень огорчался, думал, что я урод или что так Карлсбад
на меня действует. Но, приехав сюда, я успокоился, я вижу, что и кроме меня есть люди, интересующиеся только Россией, а не братьями Славянами. Вот и Константин.
Мадам Шталь уже более десяти лет безвыездно
жила за
границей на юге, никогда не вставая с постели.
Каждый раз, когда он думал о большевиках, — большевизм олицетворялся пред ним в лице коренастого, спокойного Степана Кутузова. За
границей существовал основоположник этого учения, но Самгин все еще продолжал называть учение это фантастической системой фраз, а Владимира Ленина мог представить себе только как интеллигента, книжника, озлобленного лишением права
жить на родине, и скорее голосом, чем реальным человеком.
Мать
жила под Парижем, писала редко, но многословно и брюзгливо: жалуясь
на холод зимою в домах,
на различные неудобства жизни,
на русских, которые «не умеют
жить за
границей»; и в ее эгоистической, мелочной болтовне чувствовался смешной патриотизм провинциальной старухи…
Сестры Сомовы
жили у Варавки, под надзором Тани Куликовой: сам Варавка уехал в Петербург хлопотать о железной дороге, а оттуда должен был поехать за
границу хоронить жену. Почти каждый вечер Клим подымался наверх и всегда заставал там брата, играющего с девочками. Устав играть, девочки усаживались
на диван и требовали, чтоб Дмитрий рассказал им что-нибудь.
— Бир, — сказал Петров, показывая ей два пальца. — Цвей бир! [Пару пива! (нем.)] Ничего не понимает, корова. Черт их знает, кому они нужны, эти мелкие народы? Их надобно выселить в Сибирь, вот что! Вообще — Сибирь заселить инородцами. А то, знаете,
живут они
на границе, все эти латыши, эстонцы, чухонцы, и тяготеют к немцам. И все — революционеры. Знаете, в пятом году, в Риге, унтер-офицерская школа отлично расчесала латышей, били их, как бешеных собак. Молодцы унтер-офицеры, отличные стрелки…
— Так… бездельник, — сказала она полулежа
на тахте, подняв руки и оправляя пышные волосы. Самгин отметил, что грудь у нее высокая. —
Живет восторгами. Сын очень богатого отца, который что-то продает за
границу. Дядя у него — член Думы. Они оба с Пыльниковым восторгами
живут. Пыльников недавно привез из провинции жену, косую
на правый глаз, и 25 тысяч приданого. Вы бываете в Думе?
«В неделю, скажет, набросать подробную инструкцию поверенному и отправить его в деревню, Обломовку заложить, прикупить земли, послать план построек, квартиру сдать, взять паспорт и ехать
на полгода за
границу, сбыть лишний жир, сбросить тяжесть, освежить душу тем воздухом, о котором мечтал некогда с другом,
пожить без халата, без Захара и Тарантьева, надевать самому чулки и снимать с себя сапоги, спать только ночью, ехать, куда все едут, по железным дорогам,
на пароходах, потом…
Она устремила глаза
на озеро,
на даль и задумалась так тихо, так глубоко, как будто заснула. Она хотела уловить, о чем она думает, что чувствует, и не могла. Мысли неслись так ровно, как волны, кровь струилась так плавно в
жилах. Она испытывала счастье и не могла определить, где
границы, что оно такое. Она думала, отчего ей так тихо, мирно, ненарушимо-хорошо, отчего ей покойно, между тем…
Она
жила гувернанткой в богатом доме и имела случай быть за
границей, проехала всю Германию и смешала всех немцев в одну толпу курящих коротенькие трубки и поплевывающих сквозь зубы приказчиков, мастеровых, купцов, прямых, как палка, офицеров с солдатскими и чиновников с будничными лицами, способных только
на черную работу,
на труженическое добывание денег,
на пошлый порядок, скучную правильность жизни и педантическое отправление обязанностей: всех этих бюргеров, с угловатыми манерами, с большими грубыми руками, с мещанской свежестью в лице и с грубой речью.
Мать его и бабушка уже ускакали в это время за сто верст вперед. Они слегка и прежде всего порешили вопрос о приданом, потом перешли к участи детей, где и как им
жить; служить ли молодому человеку и зимой
жить в городе, а летом в деревне — так настаивала Татьяна Марковна и ни за что не соглашалась
на предложение Марьи Егоровны — отпустить детей в Москву, в Петербург и даже за
границу.
Здесь никто не
живет, начиная от Ледовитого моря до китайских
границ, кроме кочевых тунгус, разбросанных кое-где
на этих огромных пространствах.
Кеткарт, заступивший в марте 1852 года Герри Смита, издал, наконец, 2 марта 1853 года в Вильямстоуне,
на границе колонии, прокламацию, в которой объявляет, именем своей королевы, мир и прощение Сандильи и народу Гаики, с тем чтобы кафры
жили, под ответственностью главного вождя своего, Сандильи, в Британской Кафрарии, но только далее от колониальной
границы,
на указанных местах.
В одну из таких минут он ни с того ни с сего уехал за
границу, пошатался там по водам,
пожил в Париже, зачем-то съездил в Египет и
на Синай и вернулся из своего путешествия англичанином с ног до головы, в Pith India Helmet [индийском шлеме (англ.).]
на голове, в гороховом сьюте и с произношением сквозь зубы.
Лет 40 назад удэгейцев в прибрежном районе было так много, что, как выражался сам Люрл, лебеди, пока летели от реки Самарги до залива Ольги, от дыма, который поднимался от их юрт, из белых становились черными. Больше всего удэгейцев
жило на реках Тадушу и Тетюхе.
На Кусуне было 22 юрты,
на Амагу — только 3 и
на Такеме — 18. Тогда
граница обитания их спускалась до реки Судзухе и к западу от нее.
— Нет, выпозвольте. Во-первых, я говорю по-французски не хуже вас, а по-немецки даже лучше; во-вторых, я три года провел за
границей: в одном Берлине
прожил восемь месяцев. Я Гегеля изучил, милостивый государь, знаю Гете наизусть; сверх того, я долго был влюблен в дочь германского профессора и женился дома
на чахоточной барышне, лысой, но весьма замечательной личности. Стало быть, я вашего поля ягода; я не степняк, как вы полагаете… Я тоже заеден рефлексией, и непосредственного нет во мне ничего.
Граница между обоими государствами проходит здесь по прямой линии от устья реки Тур (по-китайски Байминхе [Бай-мин-хэ — речка ста имен, то есть река,
на которой
живут многие.]) к реке Сунгаче (по-китайски Суначан [Сунчжа-Ачан — вероятно, название маньчжурское, означающее пять связей — пять сходящихся лучей, пять отрогов и т.д.]), берущей начало из озера Ханка в точке, имеющей следующие географические координаты: 45° 27' с. ш. к 150° 10' в. д. от Ферро
на высоте 86 м над уровнем моря.
Я несколько раз заговаривал с ней об ее жизни в России, об ее прошедшем: она неохотно отвечала
на мои расспросы; я узнал, однако, что до отъезда за
границу она долго
жила в деревне.
Я сначала
жил в Вятке не один. Странное и комическое лицо, которое время от времени является
на всех перепутьях моей жизни, при всех важных событиях ее, — лицо, которое тонет для того, чтоб меня познакомить с Огаревым, и машет фуляром с русской земли, когда я переезжаю таурогенскую
границу, словом К. И. Зонненберг
жил со мною в Вятке; я забыл об этом, рассказывая мою ссылку.
На воле… в маленьком городе
на сибирской
границе, без малейшей опытности, не имея понятия о среде, в которой мне надобно было
жить.
В этом майоратном имении, находившемся
на самой
границе Германии, мы никогда не
жили.
— Здесь у вас в комнатах теплее, чем за
границей зимой, — заметил князь, — а вот там зато
на улицах теплее нашего, а в домах зимой — так русскому человеку и
жить с непривычки нельзя.
Сам Евгений Павлович, выехавший за
границу, намеревающийся очень долго
прожить в Европе и откровенно называющий себя «совершенно лишним человеком в России», — довольно часто, по крайней мере в несколько месяцев раз, посещает своего больного друга у Шнейдера; но Шнейдер всё более и более хмурится и качает головой; он намекает
на совершенное повреждение умственных органов; он не говорит еще утвердительно о неизлечимости, но позволяет себе самые грустные намеки.
Она порадовала его рождением сына, но бедный мальчик
жил недолго; он умер весной, а летом, по совету врачей, Лаврецкий повез жену за
границу,
на воды.
—
На ваше откровенное предложение, — заговорил он слегка дрожащим голосом, — постараюсь ответить тоже совершенно откровенно: я ни
на ком и никогда не женюсь; причина этому та: хоть вы и не даете никакого значения моим литературным занятиям, но все-таки они составляют единственную мою мечту и цель жизни, а при такого рода занятиях надо быть
на все готовым: ездить в разные местности,
жить в разнообразных обществах, уехать, может быть, за
границу, эмигрировать, быть, наконец, сослану в Сибирь, а по всем этим местам возиться с женой не совсем удобно.
Павел
на другой же день обошел всех своих друзей, зашел сначала к Неведомову. Тот по-прежнему был грустен, и хоть Анна Ивановна все еще
жила в номерах, но он, как сам признался Павлу, с нею не видался. Потом Вихров пригласил также и Марьеновского, только что возвратившегося из-за
границы, и двух веселых малых, Петина и Замина. С Саловым он уже больше не видался.
На своих заводах Лаптев всего был раз, десятилетним мальчиком, когда он приезжал в Россию из-за
границы, где родился, получил воспитание и
жил до последнего времени.
— Видите ли, у нас все как-то так выходило — она в тюрьме — я
на воле, я
на воле — она в тюрьме или в ссылке. Это очень похоже
на положение Саши, право! Наконец ее сослали
на десять лет в Сибирь, страшно далеко! Я хотел ехать за ней даже. Но стало совестно и ей и мне. А она там встретила другого человека, — товарищ мой, очень хороший парень! Потом они бежали вместе, теперь
живут за
границей, да…
В апреле, совсем неожиданно, приехал в свою усадьбу местный землевладелец, он же и главный попечитель школы, Андрей Степаныч Аигин. Прибыл он затем, чтобы продать леса и
на вырученные деньги
прожить лето за
границей. Операция предстояла несложная, но Аигин предположил пробыть в деревне до мая, с тем чтобы, кстати, учесть управителя, возобновить
на всякий случай связи с местными властями и посмотреть
на школу.
Доход получается без хлопот, издержки по управлению незначительны.
Живет себе владелец припеваючи в столице или за
границей, и много-много, ежели
на месяц,
на два, заглянет летом с семьей в усадьбу, чтоб убедиться, все ли
на своем месте, не кривит ли душой управляющий и в порядке ли сад.
Сам он почти каждый год два — три месяца
жил в Петербурге, а года два назад ездил даже, по случаю болезни жены, со всем семейством за
границу,
на воды и провел там все лето.
У него, по смерти отдаленного родственника, оказалось несколько тысяч рублей — и он решился
прожить их за
границею, перед поступлением
на службу, перед окончательным возложением
на себя того казенного хомута, без которого обеспеченное существование стало для него немыслимым.
— Понимаю, что если вы, по вашим словам, так долго
прожили за
границей, чуждаясь для своих целей людей, и — забыли Россию, то, конечно, вы
на нас, коренных русаков, поневоле должны смотреть с удивлением, а мы равномерно
на вас.
— Ничего"такого", а просто: так нельзя! — загвоздил он опять, — нельзя так, цели нет! И за
границей живут, и у нас
живут; там не ропщут, а у нас — ропщут! Почему там не ропщут? — потому что роптать не
на что! почему у нас ропщут? — потому что нельзя не роптать! Постойте! кажется, я что-то такое сказал?
Песня эта, может быть и несходная с действительными событиями, согласна, однако, с духом того века. Не полно и не ясно доходили до народа известия о том, что случалось при царском дворе или в кругу царских приближенных, но в то время, когда сословия еще не были разъединены правами и не
жили врозь одно другого, известия эти, даже искаженные, не выходили из
границ правдоподобия и носили
на себе печать общей жизни и общих понятий.
Они имели от царя жалованные грамоты
на пустые места земли Пермской и
жили на них владетельными князьями, независимо от пермских наместников, с своею управой и с своею дружиной, при единственном условии охранять
границы от диких сибирских народов, наших недавних и сомнительных данников.
Вследствие сего вышедший из-за польской
границы с данным с Добрянского форпосту пашпортом для определения
на жительство по реке Иргизу раскольник Емельян Иванов был найден и приведен ко управительским делам выборным Митрофаном Федоровым и Филаретова раскольничьего скита иноком Филаретом и крестьянином Мечетной слободы Степаном Васильевым с товарищи, — оказался подозрителен, бит кнутом; а в допросе показал, что он зимовейский служилый казак Емельян Иванов Пугачев, от роду 40 лет; с той станицы бежал великим постом сего 72 года в слободу Ветку за
границу,
жил там недель 15, явился
на Добрянском форпосте, где сказался вышедшим из Польши; и в августе месяце, высидев тут 6 недель в карантине, пришел в Яицк и стоял с неделю у казака Дениса Степанова Пьянова.
Одевшись с тою тщательностью и чистотою, к которой мы привыкаем, долго
живши за
границей, и от которой скоро отвыкаем в провинции, он, твердый в намерении заняться политической экономией, лег
на то же место и развернул какую-то английскую брошюру об Адаме Смите.
Она довольно приветливо для ее геральдического величия протянула мне руку и спросила, давно ли я из-за
границы, где
жил и чем занимался. Получив от меня
на последний вопрос ответ, что я отставным корнетом пошел доучиваться в Боннский университет, она меня за это похвалила и затем прямо спросила...
Я убрал аппарат, и мы пошли к другому кургану. Я заинтересовался, почему он так хорошо говорит по-русски, и узнал, что он долго
жил на русской
границе. Мы разговорились о многом, и он мне рассказал следующее...
— Он спрашивает! Человек, который
живет, как отшельник, не пьет, не играет, не любит женщин… ах, да! Вы знаете, Фома Игнатьевич? Наша несравненная патронесса завтра уезжает за
границу на все лето.
Бабушка взяла поднос и, поднеся его графу, сказала: — Любезный зять, не осудите: вы были нездоровы немножечко, позвольте мне просить вас съездить с Настей за
границу — ей будет ново и полезно видеть, как
живут в чужих краях; а это от меня вам
на дорогу.
— Вот в том-то и дело; я никак не желаю, чтобы он
жил под русскими законами… Ты знаешь, я никогда и ни
на что не просила у тебя денег; но тут уж буду требовать, что как только подрастет немного наш мальчик, то его отправить за
границу, и пусть он будет лучше каким-нибудь кузнецом американским или английским фермером, но только не русским.
— Нет-с, извините! — почти закричал он
на всю комнату. — Я буду думать — небольшие деньги!.. Другой!.. Сколько теперь наших богатых людей
живет за
границей, мотают наши деньги и сами ничего не делают!..
— Я полагал, что ваши средства недостаточны настолько, чтобы
жить на них за
границею, — проговорил князь довольно ровным голосом.
Переезжая в гостиницу, она почти уверена была, что уговорит Жуквича уехать с ней за
границу; но теперь она поняла, что он и не думает этого, — значит, надо будет остаться в Москве. А
на какие средства
жить? С течением времени Елена надеялась приискать себе уроки; но до тех пор чем существовать?.. Елена, как ей ни тяжело это было, видела необходимость прибегнуть к помощи Жуквича.
Наскучавшись и назлившись в Европе, Бегушев пробовал несколько раз возвращаться в Россию;
проживал месяца по два, по три, по полугоду в Петербурге, блестящим образом говорил в салонах и Английском клубе, а затем снова уезжал за
границу, потому что и
на родине у него никакого настоящего, существенного дела не было; не
на службу же государственную было поступать ему в пятьдесят лет и в чине поручика в отставке!..